"Демократия" как средство идентификации и мифологизации // Вісник Одеського національного університету. Серія «Соціологія і політичні науки». Збірник наукових праць.— Одеса, 2007. — Том 12. — Вип. 6.— С. 13-20.

 

---

 

В статье показано, что функционирование термина "демократия", использу­емого в качестве средства идентификации и мифологизации, определяется символической его природой. Делается также попытка определить смысл "демократии" как символа.

Ключевые слова: демократия, мифологизация, символ, идентификация

"Демократия" у всех сейчас "на слуху". Страны делят на "демократи­ческие" и "недемократические". К последним применяют суровые, под­час военные меры, исходя из того, что установление демократии любым способом оправдано, т. к. демократия — несомненное благо для любой страны. Этим же принципом руководствуются и политики, именующие себя "демократами", и в самоназваниях всевозможных политических об­разований широко используют термин "демократические". Что стоит за манипуляцией этим термином? Чем объяснить его популярность среди сов­ременного политического олимпа? Цель сообщения как раз и определена была необходимостью ответить на эти и другие аналогичные вопросы. Если охарактеризовать ее (цель) более конкретно, то она состоит в следующем: показать, что использование термина "демократия" обусловлено симво­лической природой языка и той ролью, которую играет "демократия" как символ в определенных социально-культурных условиях.

В числе задач, которые приходилось решать:

-   Краткое изложение понимания символической природы языка и роли символов в идентификации и мифологизации;

-   Выяснение смысла "демократии" как символа;

-   Характеристика функции "демократии" в политической жизни и ис­пользования ее как символического средства идентификации и мифологи­зации.

 

 

 

Символическая природа языка — общепризнанный факт в современной лингвистике и психологии. Признание данного факта связано с представ­лением о культуре как мире коллективно разделяемых смыслов и симво­лов. Л. С. Выготский, много внимания уделявший формированию речи у ребенка, считал, что речь вступает в интеллектуальную фазу развития ребенка именно тогда, когда ребенок "открывает символическую функцию речи" [1, 104] Американский антрополог Л. А. Уайт, считавший символ фундаментальным элементом культуры, а человека — существом, обла-

{13}

 

дающим способностью производить символы и обращаться с ними, по­казывает также, что овладение речевой деятельностью и освоение слов становится возможным лишь тогда, когда слова становятся символами. В этом и заключается "таинство языка", которое открылось слепоглухо­немой Елене Келлер, на свидетельство которой ссылается Уайт. Подчер­кивая значимость понимания слов как символов, Уайт пишет: "Поведение человека это символическое поведение; если оно не символическое, то оно и не человеческое". Человек формируется в культуре, а ключ к миру куль­туры и "условие деятельности в нем — это символ" [2, с. 155]. Т. Парсонс тоже считал, что именно на уровне человека сделан определенный шаг от знаковой ориентации к  подлинной символизации. "когда возникают сим­волические системы, способные стать посредником в коммуникации, мы говорим о началах культуры...", — пишет он [3, с. 450].

Но что такое "символ", и чем он отличается от "просто" знака? Это целесообразно выяснить, т. к. совершенно справедливо принято считать, что язык — это совокупность знаков. Известно также, что один из осно­воположников философии культуры Эрнст Касирер не различал знак и символ и называл символическим всякое восприятие с помощью знака. Однако необходимость различения знака и символа имеется, и наиболее внятное толкование этого различения, с моей точки зрения, содержится у Поля Рикёра. "Я называю символом, — пишет он в "Конфликте ин­терпретаций", — всякую культуру значений, где один смысл, — прямой, первичный, буквальный, означает одновременно и другой смысл, косвен­ный, вторичный, иносказательный, который может быть понят лишь через первый" [4, с. 18]. Символ, таким образом — это особый знак, имеющий "не основной", "вторичный", "иносказательный" смысл. Существенно так­же и то, что Рикёр связывает символический язык с "самопониманием" [4, с. 25], т. е. дополнительный, иносказательный смысл является выра­жением внутреннего, субъективного отношения говорящего к обозначае­мому предмету, "переживанием" человека ситуации, фиксируемой речевой деятельностью.

Это, субъективно-внутреннее, основание символа определяет его значи­мость для идентификации и самоидентификации. Не случайно именно "идентификацию" считал одной из основных функций символа Норберт Элиас, который за ориентацией на язык и речевую деятельность "распоз­навал" трансцендентальную структуру мышления [5].

Но эта же связь символа с "субъективно-внутренним отношением" обус­ловливает участие символа в процессах мифологизации действительности посредством речевой деятельности, осуществляемой с помощью слов-сим­волов. Не в повествовании, а именно в дискурсе, фразеологии, как считает Р. Барт, "высказывается" современный миф [6, с. 18]. А мифология — это коммуникативный процесс, "в котором слово может употребляться не в его собственном, а в символическом смысле, способном порождать иллюзор­ное сознание, а прямой смысл приобретает символическое значение" [7, с. 15] (Курсив наш — И. П.).

К этому следует добавить также, что и "первичный" и "вторичные"

{14}

 

("иносказательные") смыслы формируются у человека в процессе непо­средственного жизненного опыта, общения и практической деятель­ности в рамках определенной культуры. Мы познаем мир, как считал Т. Шибутани, путем действия, "...значение есть, во-первых, средства по­ведения, и только, во-вторых, свойства объектов". Шибутани добавляет также, ссылаясь на Чарльза Пирса, что "различия в значениях не могут содержать в себе ничего более того, что можно отличить на практике" [8, с. 87]. Интересно и то, что исследователи, анализирующие различные концепции практики и показывающие, как в различных социокультур­ных условиях одни и те же слова на самом деле "означают совершенно разное", часто обращаются именно к термину "демократия" [См., напри­мер, 9, с. 36-37].

Попытаюсь далее дать характеристику "демократии" как символа. Пре­жде всего укажу на следующее: многие исследователи обращали внимание на то, что именно слова, имеющие весьма неопределенный смысл, оказы­вают наибольшее воздействие на массовое сознание. Так Сергей Кара-Мур­за, характеризуя введение в "перестроечный" лексикон так называемых "слов-амеб", приводит рассуждения на этот счет Ле Бона, считавшего, что могущество слов совершенно не зависит от их реального смысла. "Очень часто, — цитирует он Ле Бона, — слова, имеющие самый неопределенный смысл, оказывают самое большое влияние на толпу. Таковы, например, демократия, социализм, равенство, свобода и. т. д. до такой степени неоп­ределенные, что даже в толстых томах не удается с точностью разъяснить их смысл" [10, с. 458].

Не берусь и я разъяснять "действительный", "реальный", смысл поня­тия "демократия", тем более, что смыслов этих, как свидетельствует лите­ратура, бесконечное множество. Воспользуюсь лишь некоторыми данными на этот счет. Начну с того, что первоначальный, связанный с этимологией слова смысл термина "демократия" означает состояние общества, которое характеризуется как народовластие. При этом предполагается, как мне кажется, глубинный, "трансцендентный", смысл, означающий выражение и защиту интересов народа, составляющего по меньшей мере большинс­тво. В дальнейшем в определении "демократии" акцент сместился с "со­стояния" на средства, способы его обеспечения. Как выразился один поли­толог, с которым мне пришлось беседовать на эту тему, "демократия — не цель, а средства".

Но вот какие именно средства — свидетельство "демократического уст­ройства" общества — на этот счет имелись различные точки зрения. Ален Бадью, считая "демократию" весьма спорным словом и характеризуя ис­торичность наполнения его тем или иным смыслом, пишет, что для греков демократия — это главным образом форма принятия военных решений, для чего собирали народ и на таких собраниях выявляли его волеизъявле­ние. В предложениях же либералов демократия означает юридические и правовые свободы (свобода слова, прессы, собраний и др.). В классических революционных традициях упор делается на общие собрания, а также на такие организационные формы, как клубы, советы, профсоюзные комите­-

{15}

 

ты и. т. д. "В нынешней пропаганде, пишет Бадью, — "демократией" на­зывают определенную форму государственного устройства, парламентское "представительство", основным признаком которого являются выборы, а местом воплощения — система многопартийного государства, которая противопоставляется системе однопартийного государства" [11, с. 285]. К этому он добавляет, что такое понимание демократии не принял бы Ж.-Ж. Руссо.

К другим смыслам термина "демократия" относят также наличие час­тной собственности, безграничную веру в рыночную экономику, а также рассматривают "демократию" как антипод коммунизма. "Как говорят пуб­лицисты, — пишет Бадью, — на руинах коммунизма наступил триумф демократии" [11, с. 280]. "Мы переживаем момент истины. Признание, что сущность любой демократии — это существование огромных состояний по­дозрительного происхождения, что лозунг "Обогащайтесь!" является аль­фой и омегой эпохи, что грубая материальность прибылей есть абсолютно условие любого приемлемого общественного устройства" [11, с. 281]. Но не только публицисты связывают демократию с этими и другими призна­ками, давно подменившими первоначальные, "народнические", смыслы "демократии. Из аналогичного понимания демократии исходят и социоло­ги, реализующие масштабные исследовательские проекты. Так, например, австрийский социолог Кристиан Хемпфер, предложивший "новый индекс демократии" и использовавший его для исследования "демократизации об­щественности в пятнадцати государствах Европы", для определения дан­ного индекса фиксирует такие, например, переменные, как отношение к "коммунистическому" правлению, к "свободным выборам" и "множеству партий", к монархии, к "сильному лидеру, способному быстро принимать всевозможные решения" и. т. д. [12, с. 128-130].

Именно такого рода исследования демократии берутся на вооружение политиками. Иммануил Валлерстайн по этому поводу пишет следующее: "Когда сегодня западные политики говорят о том, насколько демократич­ной является конкретная страна, все зависит обычно от того, как они из­меряют демократичность. В течение многих лет американское правительс­тво ежегодно дает формальные оценки другим правительствам, используя подобные критерии" [13, с. 74]. (Курсив наш — И. П.)¹. Характеризуя использование термина "демократия" в условиях глобализации и форми­рования так называемой "мир-системы" Валлерстайн указывает на то, что в этих условиях "понятие демократии стало прежде всего символом, следс­твием, доказательством цивилизованности. Запад — демократический, ос­тальные — нет. Таким образом гегемонистские силы в мир-экономике про­возглашают себя моральными лидерами. Их гегемония становится основой

_______________

¹ Проамериканской организацией, осуществляющей такой мониторинг, является так называемая Freedom House. Замечу также, что украинские социологи весьма охотно испо­льзуют предложенные этой организацией "индексы демократии", не оговаривая, каким тео­ретическим понятием "демократии" они руководствуются, насколько валидна используемая методика измерения и, соответственно, какова ценность приведенных эмпирических данных для решения поставленных авторами задач [См. 14 и 15].

{16}

 

прогресса во всем мире. Они предлагают демократию как Святой Грааль.

Они, следовательно, олицетворяют добродетель" [13, с. 81].

Действительно, "демократия", как и многие другие слова-символы, и, в частности, "гражданское общество" становятся идеологемами. "Они вы­полняют функции идеологической легитимации существующих систем власти" [16, с. 36]. Но важно осознать, какой именно смысл вкладывается в понятие демократии, когда оно используется как символ? Прежде чем ответить на этот вопрос, замечу: отмечаемая рядом исследователей неоп­ределенность данного понятия, наделение его одновременно множеством смыслов обусловлено тем, что термин этот всегда характеризует не просто определенную социальную реальность, но непременно и ценность, некото­рое желаемое состояние, что как раз и характеризует "демократию" как идеологему. С моей точки зрения, функционирование "демократии" в этом качестве предполагает возвращение ему первоначального, "основополагаю­щего", смысла: имеется в виду "народовластие", обеспечивающее выражение и защиту интересов, по меньшей мере, большинства населения. В этом и состоит известный парадокс слова "демократия", ибо обычно символичес­кий смысл, как отмечалось выше, — это "неосновной", "дополнительный", "иносказательный" смысл.

Но каковы условия действенности "демократии" как символа для иден­тификации и мифологизации? В каких случаях политические лозунги де­мократии и демократизации оказываются успешными? Напомню также о том, что именно политическая сфера является наиболее благоприятным пространством для манипулирования символами. Этому вопросу много внимания уделил Пьер Бурдье, считавший, что ".власть утверждается и осуществляется, без сомнения, в самой хитроумной своей форме — как символическое и незамечаемое насилие." [17, с. 38]. Он же указал на очень важную функцию символа, которая объясняет, в частности, и механизм использования "демократии" как политического средства идентификации и мифологизации. Речь идет о такой функции как "внесение смыслов", как "навязывание легитимного мира", которая выполняется символами, наряду с функциями "стилизации" и "номинации" [17, с. 29] Но при каких условиях это "навязывание" становится успешным, и люди идентифици­руют себя с "демократами", общество считают "демократическим", имея, в частности, в виду такие конкретные характеристики государственного ус­тройства как парламентаризм, свобода слова, многопартийность и др.? От­вечая на этот вопрос, можно опять-таки воспользоваться рассуждениями И. Валлерстайна. Он обращает внимание на те реальные успехи, которые были сделаны на Западе (в условиях парламентаризма, многопартийности и пр.) за 200 лет на пути перераспределения благ, расширения масшта­бов доступности медицинского обслуживания, образования, увеличения доходов — всего того, что составляет смысл еще одного широко распро­страненного в современной Западной политике символа, используемого как средства легитимации — "государства всеобщего благоденствия". Но, во-первых, как показывает Валлерстайн, "благоденствие" даже в наиболее богатых странах затрагивает лишь 40-60% населения, а во-вторых, оно не

{17}

 

результат "народности" власти, а следствие относительного благоразумия буржуазной правящей элиты, которая за относительно длительный период своего функционирования поняла, что "уступки" необходимы и "нужно делиться" и мириться с перераспределением [13, с. 76-77]. Наша же (да и вся "постсоветская") буржуазия этого еще не поняла. Зато она хоро­шо усвоила, что наличие различных формальных признаков "демократич­ности" — отнюдь не препятствие для проведения "недемократической" по сути политики.

Но это же поняли и наши соотечественники и все те, кто живет на пост­советском пространстве: в наших конкретных, "реально-практических" условиях ни парламентаризм, ни многопартийность, ни свобода слова, ни другие так называемые "гражданские свободы" не ассоциируется с "бла­годенствием", понимаемого широко и предполагающего, в частности, спо­собность преодолевать произвол власти. Наоборот, приобретение многих характеристик, олицетворяющих в либеральном понимании "демократию", их включенность в практику нашей жизни привело к катастрофическому падению уровня "благоденствия". Учитывая перечисленные обстоятельс­тва, позволю себе сделать следующий заключение: "демократия" как цен­ность, как символ, способный выступить как средство идентификации и мифологизации (например, способствующий квалификации некоторой действительности как "демократической") в значительной степени ха­рактеризуется социальной составляющей, представлением о расширении возможностей присвоения многочисленных благ, которые характеризуют положение личности и различных групп в обществе.1

Соответственно следует приветствовать попытки при решении проблем демократизации нашего общества связывать эти процессы с социальными эффектами политических изменений, как это делает, например, О. Д. Куценко в статье "Зигзаги демократизации политического режима в Укра­ине", где рассматриваются различные толкования термина демократии в современных обществах. Учет социальные эффектов происходящих поли­тических процессов приводит автора к важному заключению, "что разви­тие множественных форм реальной демократии происходит отнюдь на только (и не столько) по либеральным принципам" [19, с. 68]. Из этого заключения, как мне кажется, следует еще один важный вывод: ис­следуя идентификационные характеристики населения различных стран либо разных социальных групп, следует более вдумчиво выбирать опера­циональные признаки, позволяющие судить о "демократичности" либо "недемократичности". Например, приверженность "коммунистическому правлению", (при котором, как считают многие, основные общественные блага были более доступны для широких масс) не может быть признаком "недемократичности". При интерпретации же эмпирических данных необ­ходимо четко указать, какого толкования "демократии" придерживается исследователь и попытаться выяснить, соответствует ли вкладываемый им

_________________

¹ В этой связи интересно проследить генезис термина "социал-демократия" и наполнение его определенным смыслом [См., например, 18].

{18}

 

в это понятие смысл тому, который имеют в виду респонденты. Другими словами, воспользоваться процедурой "понимания", которая, наряду с на­учным объяснением, играет важную роль при интерпретации вербальной информации, с которой имеет дело социолог.

В этом отношении интересна практика российского фонда "Обществен­ное мнение", представители которого уделяют значительное внимание вы­яснению обыденного смысла слов, используемых в массовых опросах [20]. Практически в каждом номере издаваемого фондом журнала имеется руб­рика "Так говорил респондент", в которой приводится обыденное толкова­ние социально-политической лексики, выявляемое при помощи качествен­ных методов и, в частности, понимание того, что такое "средний класс" (с которым в опросах люди часто себя идентифицируют), "предприниматель", "собственность", "патриот" и др. И что можно возразить против того, что в нашей реальной практике "предприниматель" — это "спекулянт", а "де­мократия" — это когда "что хочешь, то и делаешь" [21, с. 95]?

В заключение следует сказать, что исследование демократии, а особен­но квалифицирование общества или типа личности как "демократичного" или "недемократичного" предполагает высокий профессионализм социо­лога, его научную добросовестность, а также гражданскую порядочность, означающую, в частности, вдумчивое и уважительное отношение к своим соотечественникам.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Выготский Л. С. Мышление и речь // Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. — М.: Пе­дагогика, 1982.
2. Уайт Л. А. "Символ: фундаментальный элемент культуры" // Человек и общество. Хрес­томатия. — К., 1999.
3. Парсонс Т. Система координат действия общая теория систем действия // Американская социологическая мысль. — М.: МГУ, 1994.
4. Рикёр Поль. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. — М.: Медиум, 1995.
5. Кармаданов О. А. Теория символа Норберта Элиаса // Социологический журнал. — 2003. — №4.
6. Барт Ролан. Мифология. — М., 1996.
7. Кравченко И. И. Политическая мифология: вечность и современность // Вопр. филос.  — 1999. — №1.
8. Шибутани Т. Социальная психология. — М.: Прогресс, 1969
9. Волков В. О концепции практик в социальных науках // Социологические чтения. — М., 1997. — Вып. 2.

10.   Кара-Мурза С. Советская цивилизация. Книга вторая. — М.: Алгоритм, 2001.

11.   Бадью Ален. Тайная катастрофа. Конец государственной истины // Социология под воп­росом. — М.: Праксис, 2005.

12.   Хемпфер Христиан. Новый индекс демократии. Демократизация общественности в пятна­дцати государствах (1991-1998).

13.   Валлерстайн Иммануил. Демократия, капитализм и трансформация // Социология: тео­рия, методы, маркетинг. — 2002. — №2.

14.   Зельницкий Андрей. Измерение индекса демократии как предпосылка управления про­цессом демократизации. (Украина в посткоммунистических странах Центральной и Вос­точной Европы, 1994-2004) // Социология: теория, методы, маркетинг. — 2004. — №2.

15.   Клюенко Эдуард. Особенности политического выбора украинских граждан в обществах авторитарного и демократического типа (Сравнительный анализ результатов выборов в

{19}

 

Верховную Раду Украины 2006 года по зарубежному округу) // Социология: теория, ме­тоды, маркетинг. — 2006. — №4.

16.   Тузиков А. Р. Идеи демократии: социологическая интерпретация // Социологические ис­следования. — 2005. — №3.

17.   Бурдье Пьер. Социология политики. — М. "Socio — logos", 1993.

18.   Мысливченко А. Г. О западной социал-демократии // Вопр. филос. — 2001. — №11.

19.   Куценко Ольга. Зигзаги демократизации политического режима в Украине // Социоло­гия: теория, методы, маркетинг. — 2005. — №3.

20.   Ослон А. Опросы общественного мнения как смысловая проблема // Социальная реаль­ность. — 2006. — №3.

21.   Так говорил респондент // Социальная реальность. — 2006. — №3.

 

"DEMOCRACY" AS MEAN OF AUTHENTICATION AND MYTHICIZING

It's demonstrated in the article that term's function "democracy" used as means of identification and mythicizing is determined with its symbolical nature. The attempt is made to define the meaning of "democracy" as symbol too.

Keywords: democracy, mythicizing, symbol, identification.

 

{20}